несколько слов о фильме "Молчание". Родригес подавлен ощущением своей бесполезности, он лишь свидетель пыток и убийства тех, кто поверил ему. Но еще больше он страдает от очевидного «молчания» Всевышнего. Правда, трудно быть богом. Интересно проблема того, что человек не слышит, в самом человеке или в том, кто говорит?!Родригес видит Иисуса, когда смотрится в реку, его крестный путь с мытарствами и предательством рифмуется со скорбным путем Христа. Он должен вновь и вновь прощать предателя Иуду—Кизидзуро (соединяет в себе и трагедию и юмор (можно ли назвать это сарказмом)). Но во время своих хождений по кругам ада Родригес впускает в сердце сомнение — искаженное отражение веры. Впрочем, по Скорсезе, сомнение — часть веры, необходимое препятствие для внутреннего роста верующего, способного услышать в мертвенной тишине голос Бога. Проблема в том, что сомнение это тормоз. Какое-то осмысление, конечно, было (так наверно жизнь прожить невозможно). Но путь ожидания и страдания при наличии сомнений и одновременно в отсутствии и неспособности представить другой вариант, не даёт морального права осуждать тогдашние реалии. Завершение фильма даёт возможность рассмотреть разные мотивы дальнейшей деятельности персонажей, при чем они могут быть противоположными для разных людей.
Идея некоей верховной силы, карающей за грехи, в душе японца не могла найти отклика. Это прекрасно показал "инквизитор" Иноуэ. Мил и любезен с Родригесем, он взывает к разуму и логике. Объясняет, что существует онтологическая несовместимость христианства и японского духа. И никаких доказательств эта несовместимость точно так же, как вера инородцев, — не требует. Для японского миропорядка очевидна вредоносность «благородного импорта» веры высокомерными и нелюбознательными европейцами. А зритель невольно сравнит это праведное вмешательство с благими намерениями — свобода и демократия, которую нынче огнем и мечом несут просвещенные империи в страны третьего мира. Крестьянам и священникам предложен компромисс. Совершив обряд Фуми-э — «чистая формальность», пройти через «Врата очищения». Разве это отречение? Миссионер Феррейра возвёл компромисс в высшую степень жертвенности. Отречение — мучительный акт любви, по сравнению с которым «маленькая смерть» ничтожна (какое изобретение!).
p.s.: наверное можно сказать о затянутости, о страданиях, жестокости. И все ж в основном это духовный поиск. А мытарства иезуитов — не столько путь религиозного опыта, сколько постижения непостижимого: тайны веры. Внезапно фраза "бог умер" уже не актуальна, теперь "Эй, а он все еще жив".
Идея некоей верховной силы, карающей за грехи, в душе японца не могла найти отклика. Это прекрасно показал "инквизитор" Иноуэ. Мил и любезен с Родригесем, он взывает к разуму и логике. Объясняет, что существует онтологическая несовместимость христианства и японского духа. И никаких доказательств эта несовместимость точно так же, как вера инородцев, — не требует. Для японского миропорядка очевидна вредоносность «благородного импорта» веры высокомерными и нелюбознательными европейцами. А зритель невольно сравнит это праведное вмешательство с благими намерениями — свобода и демократия, которую нынче огнем и мечом несут просвещенные империи в страны третьего мира. Крестьянам и священникам предложен компромисс. Совершив обряд Фуми-э — «чистая формальность», пройти через «Врата очищения». Разве это отречение? Миссионер Феррейра возвёл компромисс в высшую степень жертвенности. Отречение — мучительный акт любви, по сравнению с которым «маленькая смерть» ничтожна (какое изобретение!).
p.s.: наверное можно сказать о затянутости, о страданиях, жестокости. И все ж в основном это духовный поиск. А мытарства иезуитов — не столько путь религиозного опыта, сколько постижения непостижимого: тайны веры. Внезапно фраза "бог умер" уже не актуальна, теперь "Эй, а он все еще жив".
